— Кто ж так целует? Придется научить…
Ой, корень мандрагоры!
Игнорируя мой испуганный взгляд, которым я пыталась скрыть вспыхнувшее в груди любопытство, Адарион осторожно прикоснулся сначала к одному уголку губ, затем у другому, чтобы тут же обвести их языком, обхватить своими губами мою нижнюю, дрожащую губку, обласкивая нежными прикосновениями влажным языком и…все, меня вдруг накрыло странным, внезапным пониманием — я пропала. Голова пошла кругом, стон вырвался из груди, пробуждая волну удовольствия, и даже довольное урчание со стороны шефа меня уже не могло остановить. Я словно прикоснулась к источнику жизни, к которому тянуло с такой силой, что сметало все преграды на пути. Мое!! О, сколько удовлетворения было в этом слове… это мой мужчина! Мой!!!
Осознание того, что вот он — тот мужчина, который воспринимается твоим «я», как «свой», конечно, штука хорошая, особенно когда он тебя обнимает так, что дыхание замирает вместе с сердечным ритмом, а от поцелуев его вообще звон в ушах и яркие мушки в глазах, но… помимо этого осознания, есть еще и вредная штука память…
Естественно, я даже не поняла, как мы оказались на постели, причем меня уже почти лишили единственного прикрытия — халатика, который благодаря завязкам задержался на талии, и, конечно же, жаркие губы демоннида почти свели с ума маленькую ведьмочку, которая готова была не только отвечать на требовательные, жесткие, а где-то и нежные, страстные поцелуи, но и обхватить нависший торс мужчины ножками, как вдруг противная, пронзительно-болезненная мысль вынырнула из подворотни подсознания.
«Первая „ночь страсти“ с демоннидом после ритуала сродни мощному привороту. Рабой не стану, но жить без него уже не смогу. Азалия запретила произносить слова любви. Это сильнейшая привязка. Демоннид не теряет себя после таких слов, а ведьма… почти становится ручной».
В тот момент, когда Адарион с тихим стоном немного отстранился, чтобы избавиться от своей одежды, я вдохнула поглубже, ибо воздуха явно не хватало, и потрясла головой. Дурман какой-то…
— Что? — мой новоявленный… муж?.. вдруг замер, успев скинуть футболку, и посмотрел на меня сверху. — Сирена, только не вздумай меня сейчас отталкивать.
Последняя фраза у него вышла с нотками рычания, затем он перехватил мои запястья и зафиксировал их по обе стороны от моей головы. Я сглотнула, чуть дернула руками, которые осторожно, но крепко удерживал Адарион, и заметила, как он снова начал склоняться надо мною, пристально смотря в мои ошалевшие глаза.
— Ты меня с ума сводишь… Слышишь? Я же ведь без тебя не смогу уже, — хрипло, надрывно зашептал он мне, едва касаясь губами щек, лба… — Не смогу… Люблю тебя… слышишь?
— Слышу, — прошептала я в ответ и расслабила напряженные руки, вглядываясь в его черные, словно омуты, глаза и потянулась к его губам… сама потянулась. — Не оттолкну… никогда больше.
Что уж промелькнуло на его лице, радость ли, страсть… не знаю, не успела понять, ибо муж-демоннид превратился в коварного, опытного искусителя, доведя меня до пика наслаждения, и даже кратковременная боль померкла, едва из моей груди вырвался громкий крик удовольствия, а ногти впились в его плечи, прочерчивая борозды вниз по рукам.
И если бы не его настойчивый шепот, требующий от меня встречных признаний в чувствах, я бы может и после не сдержалась, сама все выпалила бы как на духу. Но не решилась, увы, или напротив, хорошо, что не решилась. Слова никогда не были для меня пустым звуком, а были осязаемы, почти материальны. И скажи я сейчас, что жить без него тоже не могу, а любовь к нему стала почти болью, что было бы тогда? Как бы он повел себя со мною? С его-то демонской сущностью, пусть и с флером романтика и даже одомашненного хищника в передничке! Хотя в данный момент, когда все еще сердце стучит где-то в горле, и ноги дрожат, а руки не желают выпускать столь соблазнительное тело из своей хватки, думать о каких-то подводных течениях в поведении Адариона не хотелось.
Мой страстный шеф перекатился через меня на кровать и прижал к себе так сильно, что ребра затрещали, уткнулся носом в мою макушку, заставляя млеть от необычного ощущения счастья и радости, даря своими объятиями чувство надежной защиты. Помолчал, причем почему-то возникло ощущение, что он чем-то недоволен или размышляет о чем-то, как вдруг стиснул меня еще крепче и прошептал мне в волосы:
— Осталось дело за малым…
«Хм, о чем это он?» — мысли текли лениво, расслаблено.
— Ты полюбишь меня!
Да? А я уже…
— И я тебя никогда не отпущу. Ты — моя!
Внезапное перемещение мужчины надо мною… и он снова нависает сверху, удерживаясь на локтях по обе стороны от моей головы, и смотрит на меня непримиримо, яростно, словно готовясь к очередному сражению. Я не удержалась, улыбнулась и подняла руку, чтобы провести пальцами по его лбу, скуле и коснуться губ, которые были упрямо сжаты, и тоже с легкой хрипотцой произнесла, стараясь унять волну необычного возбуждения, что пронеслась по всему телу:
— Твоя… слышишь? Только твоя.
Кто же знал, что после всего двух слов «только твоя», моему демонюке снесет все рамки, которые сдерживали его страстную натуру. Как я поняла ровно через трое суток, которые мы провели, почти не покидая спальни, признание принадлежности, пусть и без слов о любви, для демоннида сродни вручению права на соблазнение, невероятному по накалу страсти. К вечеру третьего дня я взмолилась о пощаде. Нет, конечно, Адарион был более чем корректен в своих желаниях и предпочтениях, но, тем не менее, ни одного сантиметра на моем теле для него не осталось неизученным и необласканным.